Глава 1.
Еврей поступает в аспирантуру на кафедру истории.
На экзамене по истории он отвечает на все вопросы,
но от него требуют все новых имен и дат.
- Историку, нужна особенно хорошая память! - говорят ему.
- О, у меня прекрасная память. - отвечает он. - Себя я, например,
помню с восьмидневного возраста: надо мной склонился
седобородый раввин и отрезал мне путь в аспирантуру.
................Старый советский анекдот про евреев.

Осторожно, попытки в мемуары!
Не знаю, оставлю ли я эту часть или нет. Не знаю, вообще, будет ли где её оставлять, но всё же, почему бы и не начать с самых первых воспоминаний? Ведь по логике вещей - они и есть самое, что ни на есть, начало. А значит, подобный выбор будет достаточно правильным с точки зрения связи логики повествования с логикой жизни.

Связи...

Да, чорт меня дери, в моей жизни было полно имён и кличек, которые до сих пор заставляют меня содрогаться.
Одни - от того тепла, которое они, безусловно, заслужили, но так и не получили от меня.
Другие - от омерзения к ним, и к тем грязным, склизким следам, что они навеки запечатлели на плёнках моего бытия.
Третьи - от омерзения к себе, при воспоминании о том, как я поступил с ними, и каким они запомнили меня.
Четвёртые - от ужаса перед той странной бездной, в которой так странно перемешались мои эмоции и мысли, что я уже и не могу до конца разобрать, что же я испытываю к ним, к себе, и ко всему тому, что между нами происходило.

И это, увы, уже не исправить.

Если кто-то - главный герой, рыцарь на белом коне, сказочный царевич, или другой Афанасий, за три моря ходивший.
Кто-то - бедняк на дороге, мусор на обочине и прокаженный по собственной воле.
Кто-то - шаман и ведун, к которому ходят за советом первые и вторые.
То я - шут гороховый. Скоморох. Гусляр, маляр и фигляр.

Но именно я запоминаю вас и все эти глупые истории, в которые вы попадаете, и именно я их рассказываю со всякими смешными "але-оп!" и "ачи-чи-бу!", расставляя акценты, и делая одних героями, а других злодеями.
И именно поэтому, в моей голове хоть и не удерживаются даты, имена и города, но намертво вытравливаются ваши запахи, голоса и лица.
Ваши следы и ваш смех, ваши слёзы, ваши образы и маски - всё это навеки вытравлено на полотне моей души, порой не всегда объективно и достаточно разносторонне, но я не жалею ни о чём.

Но я отвлёкся.

Итак, родился я в середине "лихих девяностых", и именно поэтому нихрена их не застал. Первые шесть лет жизни - слишком непростой период, чтобы вникать в происходящее вокруг с достаточным рвением и вниманием к формальностям. Я не застал махачи скинов и реперов, потому что когда я вообще узнал о существовании и первых и вторых, мне было одиннадцать лет.
Я не застал Децла и Аварию. Точнее застал, но к тому моменту их уже выкинули с пьедестала Бумфанк МС и Скутер.
Я не застал портвейн "Три Топора", попробовав его впервые в двадцать два года.
Я упустил эти годы, так как в тот период, когда я уже перестал интересоваться грудью с гастрономической точки зрения, но ещё не начал с сексуальной (Фрейдисты - идите в хуй), меня мало волновало происходящее в стране и даже на районе, а куда больше занимали вопросы типа "хоть бы мне не попался повторный пингвинчик в киндер-сюрпризе", "бывает ли фигурка человека-паука, у которой двигаются все суставы, и есть ли смысл о ней хотя бы помечтать?", "не огребу ли я за то, что убил тамагочу старшей подруги?" и им подобные.

Я был совершенно домашним ребёнком.

Дед с бабкой составляли крепкую семейную пару классических советских инженеров-интеллигентов (хотя, дед всё же любил иногда пощеголять своим деревенским происхождением и неисчерпаемыми запасами фольклорных экспонатов, хранившимися у него в голове), а матушка с отцом составляли классическую пару из категории "ошиблись дверью".
То бишь, батюшка мой был дьявольски красив, невероятно харизматичен и страшно привлекателен, в первую очередь своим взглядом на мир, абсолютно не подразумевавшим ориентировки на какие бы то ни было стандарты и стереотипы. Ещё он выгодно отличался от многих своим лёгким отношением ко всему.
Что, впрочем, впоследствии и сгубило этот брак.
Маменька тоже была красива до невозможного, а также обладала прекрасным голосом и чертовски острым языком.
Думаю, папенька обманулся именно в остроте её языка. Ведь понимание того, что острый язык не всегда означает острый ум - приходит к людям, увы, не сразу, а после пары-тройки неудачных отношений.
То, что у женщины рядом с ним ум должен быть не только острым, но так же гибким и жадным до нового - этого он тем более, не успел понять, так как не набил к тому моменту достаточно шишек на личном фронте.
А ещё моя la maman обладала на редкость тонким восприятием и неспокойным эмоциональным фоном. А проще говоря - была знатной истеричкой, а местами и вовсе стервой.
Впрочем, сейчас, надо отдать ей должное, годы, неудавшийся брак и сын-мудила, научили её спокойствию и привнесли немного мудрости в её характер, но, увы, недостаточно, и сейчас, в ту прекрасную пору, когда зрелость уже подписывает журнал дежурств, передавая вахту маразму, я уже ясно вижу, что лет через десять-пятнадцать мы с сёстрами ещё намучаемся со старушкой.
Но на момент первого моего воспоминания, она была ещё молода, красива и о мудрости, сдержанности и философском отношении к жизни слыхом не слыхивала.

Кажется, тогда я хотел яблоко. Большое, красивое яблоко. И тут у меня его отбирают, чтобы помыть.
Ей-богу, ума не приложу, чем мне не угодило мытое яблоко. Я вообще был мерзким ребёнком: родись у меня такой - он не дожил бы до совершеннолетия.
Но тогда я, по-видимому, считал свою позицию невероятно обоснованной, и потому рыдал во всю мочь.
Папенька мой подобных сцен не переносил, как и я сейчас, и потому попытался убедить мать в том, что немытое яблоко совершенно не повредит, и в данном случае можно было бы и обойтись без насилия.
Но, как я уже говорил, мать у меня имеет сложные отношения с логикой, аргументами и принципом "больше грязи - шире морда" (который, между прочим, не так уж и необоснован с точки зрения формирования здорового иммунитета у человеческого детёныша), и потому, первое, что я запомнил в своей жизни - была отчаянная ссора родителей.

Впрочем, я наблюдал это регулярно.
Не помню конкретики, помню лишь что это был не первый и не единственный раз.
Отец что-то спокойно пытался объяснить и доказать, а мать срывалась на крик, слёзы и истерику... чорт... простите, что-то вспомнилось.
Возможно именно это закалило мои нервы. Возможно именно это их и подточило.

Второе моё воспоминание уже о том, как я довёл отца.
Это вообще мало кому в этой жизни удавалось.
Точнее, на моей памяти - никому.
И лишь мне - дважды.

О втором разе я расскажу позже, а вот первый я помню очень хорошо.
Кто-то подарил мне нож. Маленький выкидной нож-брелок.
Ей-богу, я не знаю, кому пришло в голову трёхлетнему ребёнку дарить нож, но у моей матушки всегда хватало не самых сообразительных друзей.
И что же я сделал? Правильно! Первым делом я удовлетворил свои исследовательские инстинкты и вспорол модную чёрную кухонную табуретку с кожаной обивкой.
И, надеюсь, что я сделал это из интереса к её внутренностям, а не из врождённой агрессии. (Хотя, я так говорю, как будто агрессия - это плохо.)
Подозреваю, что тогда она стоила больше чем я сам, и достать её, вероятно, было нелегко. Девяностые же на дворе.
Но, увы, это моему пониманию тогда доступно не было.
Узрев результаты моих исследований, отец в сердцах отобрал ножик и забросил его на шкаф.
Позднее - когда верх шкафа стал доступен мне, пусть даже не без сложных архитектурных ансамблей, типа "стул-на-столик-на-большой-стол", ножа там уже не обнаружилось, что, конечно, очень меня опечалило.

Есть ещё ворох отрывочных воспоминаний и кадров, но они все очень фрагментарны, но, пожалуй, раз уж я начал копаться в них, я их всё же изложу. Тем более, те, кому всё это неинтересно, думаю, уже осознали что сей опус - кусок потенциальных мемуаров, и, трижды прокляв меня, вернулись к своим, несомненно важным, делам.

... Например, помню как мы с папой играли в Синдбада-морехода.
Я был Синдбадом, разумеется, а он - мой первый помощник - Дубар (Да, тогда как раз крутили Канадский сериал. Нет, я был начитанным ребёнком, но тем не менее, с Синдбадом, увы, познакомился по ящику.), и обязанности его были в лежании на палубе, то бишь, на диване, и помощи в разграблении хлебницы, с целью пополнения запасов корабля питой. То, что запасы уничтожал он же, как-то не смущало моё детское сознание.
Ну, а пока палуба и запасы были под надёжным присмотром - я вовсю мореходничал, сражался и занимался прочими, подобающими мореходу, делами...

... Или как матушка отваживала меня от целого ящика странных фиолетовых баночек с какой-то импортной газировкой, которые достались отцу какими-то, одному чорту известными, путями разжигавшими во мне лютое любопытство, а мать говорила, что это гадость страшная...

... Как маменька за что-то собиралась мне всыпать, а я пытался спастись, прижавшись к стене на дальнем краю огромной двуспальной кровати...

... Кстати, помню, как впервые получил урок межполовых отношений.
В саду я вообще нечасто появлялся, ибо не любил его. А психосоматика у меня тогда работала на полную. Да и в целом, по рассказам маменьки, на свет меня извлекли второпях, раньше времени, и не совсем грамотно, в связи с чем в анамнезе появилась родовая травма и много весёлых последствий, в виде, например, общей хилости, хреновой координации, проблем с мышечным тонусом, иммунитетом и нервной системой. И потому, стоило мне оказаться в саду - на второй-третий день я заболевал.
Но, когда я там всё же оказывался - я делал всё, чтобы меня ещё долго поминали тихим добрым словом.
То отметелю обидчика пластмассовым автоматом, хотя никто, кажется, не учил меня принципу "бей-беги", то в ужасе и с рёвом буду носиться по всей доступной площади, преследуемый ребёнком-аутистом с игрушечным шприцем (которых я почему-то боялся не меньше, чем настоящих) то дам воспиталкам возможность потусить в тишине и покое, пока я, собрав вокруг себя детей, читаю вслух книжку.
Но тот раз когда я впервые получил настоящий урок общения с женским полом, был, как ни странно, тихим, и оттого, пожалуй, ещё более грустным.
Ситуация, по правде, сказать, банальна донельзя - девчонки играют в своё, и девочка, в которую я тогда был по уши влюблён - зовёт меня к ним, да и вообще всячески проявляет симпатию и внимание.
А у мальчишек намечается своя движуха, куда как более интересная.
Разумеется, я последовал зову инстинктов стайно-социальных, так как в этом возрасте они значительно преобладают над инстинктами размножения.
Ну, а когда движ кончился, я обнаружил эту девочку, целующейся на веранде с моим, на тот момент, заклятым врагом (да-да, тем самым, кого я пиздил игрушечным автоматом по голове).
И вот тогда я понял, что клеить тян, совсем не уделяя ей внимания - не самая рабочая схема. Особенно если вам по три года.
Хотя, надо сказать, что до тринадцати лет с тян мне вообще хронически не везло.
Зато, начиная с тринадцати лет, недостатка в женском внимании испытывать мне не доводилось.

Впрочем, об этом, как и о том, к чему всё это привело, пожалуй, в другой раз и в порядке общей хронологии.